Неточные совпадения
Во всяком случае, в видах предотвращения злонамеренных толкований, издатель считает
долгом оговориться, что весь его труд в настоящем случае заключается только в том, что он исправил
тяжелый и устарелый слог «Летописца» и имел надлежащий надзор за орфографией, нимало не касаясь самого содержания летописи. С первой минуты до последней издателя не покидал грозный образ Михаила Петровича Погодина, и это одно уже может служить ручательством, с каким почтительным трепетом он относился к своей задаче.
Княжна Варвара ласково и несколько покровительственно приняла Долли и тотчас же начала объяснять ей, что она поселилась у Анны потому, что всегда любила ее больше, чем ее сестра, Катерина Павловна, та самая, которая воспитывала Анну, и что теперь, когда все бросили Анну, она считала своим
долгом помочь ей в этом переходном, самом
тяжелом периоде.
Погода переменилась. Шел клочьями спорый снег и уже засыпал дорогу, и крышу, и деревья сада, и подъезд, и верх пролетки, и спину лошади. У англичанина был свой экипаж, и Нехлюдов велел кучеру англичанина ехать в острог, сел один в свою пролетку и с
тяжелым чувством исполнения неприятного
долга поехал за ним в мягкой, трудно катившейся по снегу пролетке.
Привалов забылся только к самому утру
тяжелым и беспокойным сном. Когда он проснулся, его первой мыслью было сейчас же идти к жене и переговорить с ней обо всем откровенно, не откладывая дела в
долгий ящик.
Что для других лишь обещание, то для нее вековечный,
тяжелый, угрюмый может быть, но неустанный
долг.
Революция есть
тяжелая болезнь, мучительная операция больного, и она свидетельствует о недостатке положительных творческих сил, о неисполненном
долге.
Особенное значение XIX в. определяется тем, что, после
долгого безмыслия, русский народ, наконец, высказал себя в слове и мысли и сделал это в очень
тяжелой атмосфере отсутствия свободы.
Наказывать по
долгу службы и присяги своего ближнего, быть способным каждый час насиловать в себе отвращение и ужас, отдаленность места служения, ничтожное жалованье, скука, постоянная близость бритых голов, кандалов, палачей, грошовые расчеты, дрязги, а главное, сознание своего полного бессилия в борьбе с окружающим злом, — всё это, взятое вместе, всегда делало службу по управлению каторгой и ссылкой исключительно
тяжелой и непривлекательной.
Добились они всего этого после
долгих и
тяжелых страданий, которым подвергались те и другие.
— Вы поняли, — продолжал он, — что, став женою Алеши, могли возбудить в нем впоследствии к себе ненависть, и у вас достало благородной гордости, чтоб сознать это и решиться… но — ведь не хвалить же я вас приехал. Я хотел только заявить перед вами, что никогда и нигде не найдете вы лучшего друга, как я. Я вам сочувствую и жалею вас. Во всем этом деле я принимал невольное участие, но — я исполнял свой
долг. Ваше прекрасное сердце поймет это и примирится с моим… А мне было
тяжелее вашего, поверьте!
Много прошло уже времени до теперешней минуты, когда я записываю все это прошлое, но до сих пор с такой
тяжелой, пронзительной тоской вспоминается мне это бледное, худенькое личико, эти пронзительные
долгие взгляды ее черных глаз, когда, бывало, мы оставались вдвоем, и она смотрит на меня с своей постели, смотрит, долго смотрит, как бы вызывая меня угадать, что у ней на уме; но видя, что я не угадываю и все в прежнем недоумении, тихо и как будто про себя улыбнется и вдруг ласково протянет мне свою горячую ручку с худенькими, высохшими пальчиками.
Отец опять тяжело вздохнул. Я уже не смотрел на него, только слышал этот вздох, —
тяжелый, прерывистый,
долгий… Справился ли он сам с овладевшим им исступлением, или это чувство не получило исхода благодаря последующему неожиданному обстоятельству, я и до сих пор не знаю. Знаю только, что в эту критическую минуту раздался вдруг за открытым окном резкий голос Тыбурция...
Иудушка в течение
долгой пустоутробной жизни никогда даже в мыслях не допускал, что тут же, о бок с его существованием, происходит процесс умертвия. Он жил себе потихоньку да помаленьку, не торопясь да Богу помолясь, и отнюдь не предполагал, что именно из этого-то и выходит более или менее
тяжелое увечье. А, следовательно, тем меньше мог допустить, что он сам и есть виновник этих увечий.
Представьте острог, кандалы, неволю,
долгие грустные годы впереди, жизнь, однообразную, как водяная капель в хмурый, осенний день, — и вдруг всем этим пригнетенным и заключенным позволили на часок развернуться, повеселиться, забыть
тяжелый сон, устроить целый театр, да еще как устроить: на гордость и на удивление всему городу, — знай, дескать, наших, каковы арестанты!
Кожемякин,
отяжелев после обеда, удручённый
долгим молчанием, усмехнулся и не мог ничего ответить. Надув щёки, Шкалик вытер их пёстрым платком и спросил...
Возня, молчание и трение о стену ногами, перемешиваясь с частым дыханием, показали, что упрямство или другой род сопротивления хотят сломить силой. Затем
долгий неистовый визг оборвался криком Геза: «Она кусается, дьявол!» — и позорный звук
тяжелой пощечины прозвучал среди громких рыданий. Они перешли в вопль, и я открыл дверь.
Он не выплатил еще своего варшавского
долга и был удручен
тяжелым стыдом, был напряжен и потому старался хохотать громче и рассказывать смешнее.
Всё вокруг густо усеяно цветами акации — белыми и точно золото: всюду блестят лучи солнца, на земле и в небе — тихое веселье весны. Посредине улицы, щелкая копытами, бегут маленькие ослики, с мохнатыми ушами, медленно шагают
тяжелые лошади, не торопясь, идут люди, — ясно видишь, что всему живому хочется как можно
дольше побыть на солнце, на воздухе, полном медового запаха цветов.
Чекко спрятал в карман этот кусок бумаги, но он лег ему на сердце камнем и с каждым днем всё становился
тяжелей. Не однажды он хотел показать письмо священнику, но
долгий опыт жизни убедил его, что люди справедливо говорят: «Может быть, поп и говорит богу правду про людей, но людям правду — никогда».
Но, на несчастье свое, этот маленький человек имел слабость, свойственную многим даже и очень великим людям: это—слабость подвергать свои решения, составленные в пылу негодования,
долгому позднейшему раздумыванию и передумыванию. Очень многих людей это вредное обыкновение от одного
тяжелого горя вело к другому, гораздо большему, и оно же сыграло презлую шутку с Ильёй Макаровичем.
Прошло недели две. Князь и княгиня, каждодневно встречаясь, ни слова не проговорили между собой о том, что я описал в предыдущей главе: князь делал вид, что как будто бы он и не получал от жены никакого письма, а княгиня — что к ней вовсе и не приходил Миклаков с своим объяснением; но на душе, разумеется, у каждого из них лежало все это
тяжелым гнетом, так что им неловко было даже на
долгое время оставаться друг с другом, и они каждый раз спешили как можно поскорей разойтись по своим отдельным флигелям.
Наступили затем
тяжелые и неприятные для всех минуты.
Долгов и граф Хвостиков начали прихлебывать чай; главным образом они не знали: уехать ли им или оставаться? Сейчас отправиться было как-то чересчур грубо; оставаться же — бесполезно и стеснительно.
Он видел наконец перед собою ту, которая снилась ему целые полтора года, и наяву и во сне, в продолжение
долгих тяжелых ночей его болезни.
Дольше больной говорить не мог, охваченный
тяжелым забытьем. Он начал бредить, метался и все поминал свою жену… Арефу даже слеза прошибла, а помочь нечем. Он оборвал полу своего дьячковского подрясника, помочил ее в воде и обвязал ею горячую голову больного. Тот на мгновенье приходил в себя и начинал неистово ругать Гарусова.
Загремел
тяжелый замок у судной тюрьмы, и узников вывели на свет божий. Они едва держались на ногах от истомы и
долгого сидения. Белоус и Аблай были прикованы к середине железного прута, а Брехун и Арефа по концам. Воевода посмотрел на колодников и покачал головой, — дескать, хороши голуби.
Как живо вспоминаются мне эти
долгие, тихие сеансы! Картина подходила к концу, и
тяжелое, неопределенное чувство закрадывалось постепенно в мою грудь. Я чувствовал, что, когда Надежда Николаевна перестанет быть нужна мне как натурщица, мы расстанемся. Я вспомнил наш разговор с Гельфрейхом в день его переезда; часто, когда я вглядывался в ее бледное, мрачное лицо, в ушах моих звенели слова: «Ах, Андрей, Андрей, вытащи ее!»
Он говорил ей о
долгих и
тяжелых годах скитаний, когда, спасаясь от гнева своих братьев, от зависти Авессалома и от ревности Адонии, он принужден был под чужим именем скрываться в чужих землях, терпя страшную бедность и лишения.
Еще отправляясь в Германию, я очень хорошо понимал, что ввиду отсрочки ехать к дяде на Кавказ, где через полгода ожидал меня офицерский чин, дававший в то время еще потомственное дворянство, я приносил
тяжелую жертву, заботясь о судьбе сестры; но я счел это своим
долгом и дорого за него заплатил.
Проглотив последний кусок, он
отяжелел и
долгое время не мог даже моргнуть глазами.
Затем истерзанная и обожженная старуха, лежа связанная на полу в комнате, в которой свистал и бушевал предрассветный ветер, впала в
долгий и
тяжелый обморок, в котором все события катастрофы для нее сгладились и исчезли.
Прежде занятия с Соней, уроки ей были для меня
тяжелою обязанностью, которую я усиливалась исполнять только по сознанию
долга; он посидел за уроком — и следить за успехами Сони сделалось для меня радостью.
Очень скоро, не далее как через год после женитьбы, Иван Ильич понял, что супружеская жизнь, представляя некоторые удобства в жизни, в сущности есть очень сложное и
тяжелое дело, по отношению которого, для того, чтобы исполнять свой
долг, т. е. вести приличную, одобряемую обществом жизнь, нужно выработать определенное отношение, как и к службе.
Отбелились холсты свежею юрьевой росою, выехал вместо витязя Егория в поле Иеремия пророк с
тяжелым ярмом, волоча сохи да бороны, засвистали соловьи в Борисов день, утешая мученика, стараниями святой Мавры засинела крепкая рассада, прошел Зосима святой с
долгим костылем, в набалдашнике пчелиную манку пронес; минул день Ивана Богословца, «Николина батюшки», и сам Никола отпразднован, и стал на дворе Симон Зилот, когда земля именинница.
«Вот влюбиться бы, — думала она, потягиваясь, и от одной этой мысли у нее около сердца становилось тепло. — И от завода избавиться бы…» — мечтала она, воображая, как с ее совести сваливаются все эти
тяжелые корпуса, бараки, школа… Затем она вспомнила отца и подумала, что если бы он жил
дольше, то, наверное, выдал бы ее за простого человека, например, за Пименова. Приказал бы ей выходить за него — вот и все. И это было бы хорошо: завод тогда попал бы в настоящие руки.
— Восемь лет жизни с таким человеком, как покойный муж, мне кажется, дают право на отдых. Другая на моём месте — женщина с менее развитым чувством
долга и порядочности — давно бы порвала эту
тяжёлую цепь, а я несла её, хотя изнемогала под её тяжестью. А смерть детей… ах, Ипполит, если бы ты знал, что я переживала, теряя их!
От 3 декабря. «Я уведомил тебя, что писал Плетневу; вчера получил от него неудовлетворительный ответ. Письмо к Гоголю лежало
тяжелым камнем на моем сердце; наконец, в несколько приемов я написал его. Я довольно пострадал за то, но согласился бы вытерпеть вдесятеро более мучения, только бы оно было полезно, в чем я сомневаюсь. Болезнь укоренилась, и лекарство будет не действительно или даже вредно; нужды нет, я исполнил свой
долг как друг, как русский и как человек».
— Слушаю, матушка, слушаю, отчего же нельзя, — оно все можно, я сейчас для тебя-то сбегал бы, — да вот, мать ты моя родная, — и старик чесал пожелтелые волосы свои, — да как бы, то есть, Тит-то Трофимович не сведал? — Женщина смотрела на него с состраданием и молчала; старик продолжал: — Боюсь, ох боюсь, матушка, кости старые, лета какие, а ведь у нас кучер Ненподист, не приведи господь, какая
тяжелая рука, так в конюшне богу душу и отдашь, христианский
долг не исполнишь.
Начинался опять
долгий и утомительный путь с бесконечными днями и неудобными ночлегами. Но мне уже хотелось окунуться в его
тяжелое, бесстрастное однообразие, чтобы покрыть слишком яркие впечатления вчерашнего дня…
И у него были минуты
тяжелых дум, горького недовольства собою, вследствие неудовлетворенных стремлений и неуменья слиться душою с некоторыми требованиями
долга.
Кажется, не того можно назвать человеком истинно нравственным, кто только терпит над собою веления
долга как какое-то
тяжелое иго, как «нравственные вериги», а именно того, кто заботится слить требования
долга с потребностями внутреннего существа своего, кто старается переработать их в свою плоть и кровь внутренним процессом самосознания и саморазвития, так, чтобы они не только сделались инстинктивно-необходимыми, но и доставляли внутреннее наслаждение.
Хвалынцев чувствовал, что относительно Татьяны у него не чиста совесть, а чем
дольше тянутся эти проволочки, тем не чище и
тяжелее становится на совести, но признаться в этом самому себе, беспощадно обнажить перед собою это нехорошее чувство, назвать его настоящим именем у него духу не хватало.
Человечество
долгие века жило непосредственной социально-органической жизнью, причем все общественные формации, даже и самые
тяжелые, освящались силою давности и утверждались религиозной санкцией: касты, рабство, крепостничество рассматривались как непреложные и почти богоустановленные устои жизни, благодаря чему они утрачивали часть своей ядовитости и тяготы.
Множество туземных домов стояло пустыми, и Ашанин вскоре узнал, что половина туземного населения Сайгона, которого насчитывали до 100 000, ушла из города вследствие возмущения против завоевателей, вспыхнувшего незадолго перед приездом Володи в Кохинхину, и спустя шесть месяцев после того, как французы после
долгой войны, и войны нелегкой, вследствие
тяжелых климатических условий, предписали анамскому императору в его столице Хюе мир, отобрав три провинции — Сайгон, Мито и Биен-Хоа — и двадцать миллионов франков контрибуции.
Снова Володя был на своем милом «Коршуне» между своими — среди офицеров-сослуживцев, к большей части которых он был искренно расположен, и среди матросов, которых за время
долгого совместного плавания успел полюбить, оценив их отвагу и сметливость и их трогательную преданность за то только, что с ними, благодаря главным образом капитану, обращались по-человечески и не делали из службы, и без того
тяжелой и полной опасностей, невыносимой каторги.
Эти дни, которые тянутся теперь с томительным однообразием беспокойных вахт, становятся несколько
тяжелыми для людей, и матросы заметно стали скучнее и уже реже пели песни и плясали под конец этого
долгого перехода.
После
долгих лет
тяжелой и ответственной службы — ни положения, ни средств для сколько-нибудь сносного существования в случае отставки, одним словом — все та же подначальная жизнь, все та же лямка…
Павла Артемьевна
долгим тяжелым взглядом смотрела на смущенную девушку. Потом решительно встала.
Но прежде всего — в чем же преступление Анны? Без любви выданная за человека много старше ее, она полюбила другого. Это не легкомысленная светская интрижка, а любовь глубокая, серьезная. После
долгой и
тяжелой борьбы с собою Анна порывает с мужем и соединяется с любимым человеком.
Я чувствую, как земля внизу, оттаивая, шлет свои пары кверху, и дышит, и вздыхает, как вздыхает человек после
долгого,
тяжелого сна.
На ней лежал след страдания
тяжелого и
долгого, но страдания не очищающего и возвышающего душу, а гнетущего страхом и досадой.